Неточные совпадения
—
Злой работник, а? — спросил Косарев, подходя к Самгину. — Еще теперь его чахотка ест, а раньше он был — не ходи мимо!
Баба, сестра его, дурочкой родилась.
— Ты в бабью любовь — не верь. Ты помни, что
баба не душой, а телом любит.
Бабы — хитрые, ух!
Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие на земле живут.
— Молчите! Или — уходите прочь, — крикнула Лидия, убегая в кухню. Ее
злой крик заставил Варвару завыть голосом деревенской
бабы, кликуши...
— Васька, куда, постреленок, убежал? — закричала выбежавшая из избы в грязной, серой, как бы засыпанной
золой рубахе
баба и с испуганным лицом бросилась вперед Нехлюдова, подхватила ребенка и унесла в избу, точно она боялась, что Нехлюдов сделает что-нибудь над ее дитей.
— Не Чижова, не Чижова,
баба ты
злая, вредная, мальчишку отколочу, вот что! Давайте его, давайте его сюда, смеялся он надо мной!
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать.
Баба, должен я вам сказать,
злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
Знаю
Без
бабы я, что
зло Ярило мыслит.
— Молчи,
баба! — с сердцем сказал Данило. — С вами кто свяжется, сам станет
бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! — Тут оборотился он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую
золу, стал перекладывать ее в люльку своего пана. — Пугает меня колдуном! — продолжал пан Данило. — Козак, слава богу, ни чертей, ни ксендзов не боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена — люлька да острая сабля!
А была она калашница и
злой души
баба, не тем будь помянута…
Конечно, сударь, и отец и дед мой, все были люди семьянистые, женатые; стало быть, нет тут греха. Да и бог сказал:"Не добро быти единому человеку". А все-таки какая-нибудь причина тому есть, что писание, коли порицает какую ни на есть вещь или установление или деяние, не сравнит их с мужем непотребным, а все с девкой жидовкой, с женой скверной. Да и Адам не сам собой в грехопадение впал, а все через Евву. Оно и выходит, что
баба всему будто на земле
злу причина и корень.
Этта у нас один благой,
злой он такой, поймал другую благую
бабу, да так ее оттрепал в сенях, сто еле жива осталась, — того и гляди убьют еще; а коли говорить, васе пиисхадитество, начальству насему станес, так у них только и речи: «Поговори, говорит, у нас еще, так выхлещем» — ей-богу-с!
Он ненавидел кухарку,
бабу странную, — нельзя было понять, добрая она или
злая.
Прачки не рассказывали друг другу о своих любовных приключениях, но во всем, что говорилось ими о мужиках, я слышал чувство насмешливое,
злое и думал, что, пожалуй, это правда:
баба — сила!
Лука. Чего там понимать? Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня — добрый, завтра —
злой… А коли девка эта за душу тебя задела всурьез… уйди с ней отсюда, и кончено… А то — один иди… Ты — молодой, успеешь
бабой обзавестись…
Однажды он видел, как бабы-богомолки растирали усталые ноги крапивой, он тоже попробовал потереть ею избитые Яшкой бока; ему показалось, что крапива сильно уменьшает боль, и с той поры после побоев он основательно прижигал ушибленные места пушистыми листьями
злого, никем не любимого растения.
Да, всё изменялось. Даже рабочие становятся всё капризнее,
злее, чахоточнее, а
бабы всё более крикливы. Шум в рабочем посёлке беспокойней; вечерами даже кажется, что все там воют волками и даже засоренный песок сердито ворчит.
— Взяла бы да и ушла — черт с вами!.. Естя-то захотел побаловаться над
бабой; и подкинул ей платок на
зло, а вы давай
бабу бить.
Служанка моя — деревенская
баба, старая,
злая от глупости, и от нее к тому же всегда скверно пахнет.
Кукушкин был безземелен, женат на пьяной бабе-батрачке, маленькой, но очень ловкой, сильной и
злой. Избу свою он сдал кузнецу, а сам жил в бане, работая у Панкова. Он очень любил новости, а когда их не было — сам выдумывал разные истории, нанизывая их всегда на одну нить.
Глафира Фирсовна. Незаметно что-то. Сама прочь от родных, так и от нас ничего хорошего не жди, особенно от меня. Женщина я не
злая, а ноготок есть, удружить могу. Ну, вот и спасибо, только мне и нужно: все я от тебя вызнала. Что это, Михевна, как две
бабы сойдутся, так они наболтают столько, что в большую книгу не упишешь, и наговорят того, что, может быть, и не надо?
Над ним смеялись, бросали ему газету. Он брал ее и читал в ней о том, что в одной деревне градом побило хлеб, в другой сгорело тридцать дворов, а в третьей
баба отравила мужа, — всё, что принято писать о деревне и что рисует ее несчастной, глупой и
злой. Тяпа читал и мычал, выражая этим звуком, быть может, сострадание, быть может, удовольствие.
— Эх, достигнуть бы генеральшу, кажется, такую бы свечу преподобному Трифону закатил! — мечтал Мишка, раздумывая свое горе. — Утесненным от начальства преподобный Трифон весьма способствует… А то не толкнуться ли к Секлетинье? Может, она и научит… От этих
баб добра и
зла не оберешься.
— Вот, — говорит, — бывают такие неразумные
бабы из нашего брата, что за пустое корят да хают детей своих самыми недобрыми словами, «анафема» скажут, или «провались ты», или «возьми тебя нечистый». Оно, кажется, — ничего, ан глядь — и во вред ребенку ложится такое
злое слово; долго ли накликать беду!
Бывалые торговые люди сразу узнали в этой особе дочь старой
бабы Козлихи, что жила в одинокой избушке у ручья над болотом и слыла
злою колдуньею. Все думали, что Рыжов взял себе колдуньину девку в работницы.
Яков. Я в это время всегда уже выпил… Сейчас видел Клеопатру… это очень дрянная
баба! Не потому, что у нее много любовников… но потому, что в груди у нее, вместо души, сидит старая,
злая собака…
Отвожу я от тебя чорта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от
злого водяного, от ведьмы Киевской, от
злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
Засыпаю под плащом на палубе и вижу фигуры баронессы и Лины на берегу, как они меня провожали и махали мне своими платками. Лина плакала. Она, наверно, и теперь иногда плачет, а я все-таки представляю себе, будто я нахожусь в положении сказочного царя Салтана. а моя теща Венигрета Васильевна — «сватья
баба Бабариха», и что она непременно сделает мне страшное
зло: Никитку моего изведет, как Бабариха извела Гвидона, а меня чем-нибудь на всю жизнь одурачит.
— Одна
баба, брат, только
злей черта.
—
Баба, хоть четыре жизни живи, всё скотиной будет! —
зло кинул он ей.
— Чи пар, чи другое що, я уж за то не знаю, — нетерпеливо отмахнулся от него Александр. — А только я одно скажу, что всякая шкода, всякая швара — все через них робится. Как в святых книгах сказано? Через кого господь прогнал Адама из раю? Через
бабу… Шкодливы, пакостницы, сокотухи [Болтуньи. Когда кричит сорока, про нее говорят, что она «сокочет». (Примеч. А. И. Куприна.)]. Плетут невесть что… Вот уж это правду сказано: лучше железо варить, чем с
злою женою жить.
Не надивуется Пелагея Филиппьевна сладким речам первой по деревне зубоскальницы,
злой пересмешницы, самой вздорной и задорной бабенки. С той поры как разорились Чубаловы, ни от одной из своих и окольных
баб таких насмешек и брани они не слыхивали, таких обид и нападок не испытывали, как от разудалой солдатки Арины Исаишны. А сколько ребятишки терпели от ее ехидства.
Каменная
баба в колпаке, — серая, поросшая зеленоватым мохом, — сгорбившись, смотрела в степь с
злым, как будто живым лицом; нижняя часть лица была пухлая и обрюзгшая, руками она держалась за живот, и казалось, что она кисло морщится от боли в пустом желудке.
«Вероятно, мы помешали
бабе кофе пить, — подумал Скворцов. — Экое
злое создание!»
Испуганные рабыни сочли ее за одержимую
злым духом и призвали к ней знатную египетскую вспомогательную
бабу Бубасту, которая долго смотрела в лицо ей и слушала ее безумные крики, а потом сказала Нефоре...